Каминчанин думает: через двадцать лет моему сыну будет столько, сколько мне сейчас. Прогноз погоды, думает житель Каминска, — дело ответственное. Прогноз науки и техники — еще более ответственное дело. Земля, думает иной каминчанин, мало изменилась за последнюю тысячу лет. Если я скажу, что средняя температура июля в Каминске 2000 года составит двадцать градусов, я ошибусь не слишком сильно. Но если окажусь в роли доморощенного фантаста — это уже совсем другое дело. Мог ли предвидеть я двадцать лет назад все, что летает сегодня?
И каминчанин, будучи человеком осторожным и мыслящим сугубо реалистически, пишет в своем прогнозе: «Наука будет играть всевозрастающую роль в решении важнейших технических задач». Разве кто-нибудь скажет: глуп или не прав тот, кто утверждает, что Волга впадает в Каспий?
Коловертец улыбается: каминчане прогнозируют.
41
Однако нередко то знание, которым привык гордиться коловертец, оборачивается против здравого смысла, подрывая уверенность в необходимости и целесообразности затраченных трудов. Речь, конечно, идет о честном коловертце, то есть таком, который в отличие от своего нечестного соплеменника, пользующегося верой неискушенных в науке каминчан, не шьет королю невидимое платье, не зарабатывает свой хлеб на шаманстве, нанося урон экономике Каминска и всему коловертческому делу. Последнее, пожалуй, наиболее существенно, ибо экономические потери не столь велики, если учесть, что подобные индивидуумы и их сообщества достаточно малочисленны в институте Крюкова. Они не жильцы здесь: их не жалуют каминчане и не любят жители Каминска-2.
Итак, речь идет о честном коловертце, долгие годы разматывающем клубок математических формул или химических хитросплетений и убеждающемся однажды в том, что время уходит, клубок не становится меньше и то, ради чего была некогда начата эта утомительная своим однообразием работа, никому не нужно: ни каминчанам, ни коловертцам, ни настоящему, ни будущему. У такого осознавшего свою бесполезность и находящегося в кризисном состоянии коловертца есть два выхода, а именно: продолжить свою деятельность, встав тем самым на бесперспективный для долгожителя Каминска путь, либо найти в себе мужество прекратить ее, поставить крест, начать все заново.
Вот тогда-то коловертцу и предстоит испытать жгучую зависть к тем, результаты чьих трудов настолько конкретны, что их, как говорится, можно потрогать руками. Чем бы ни занимался каминчанин, какой бы стол или стул ни мастерил — это всегда те необходимые вещи, которые кому-то потребны. Каминчанин не окажется перед необходимостью зачеркнуть труды прожитых лет. Что же касается каминчанина, обнаружившего новое явление, предложившего новый способ или оригинальную конструкцию, решившего никем не решенную до него техническую задачу, то такой каминчанин и впрямь достоин всяческого уважения и доброжелательной зависти. Несколько талантливых каминчан способны дать обществу больше, нежели целая армия ординарных коловертцев.
Каминчанин-творец чем-то подобен народному мастеру, сумевшему выразить в материале дух и характер своего времени. Простота его решений, зачастую не выведенных из теории, но как бы естественным путем рожденных, такая простота одними рассматривается как чудо, другими — как ремесло, третьими — как форма творчества, равноправная с коловертческой усложненной формой. И если имя гения-коловертца можно уподобить одному из великих имен людей, украсивших целые культурные эпохи, то имя гения-каминчанина прошлого сохранилось в недоступной для буквенного прочтения форме терракотовой статуэтки, безымянного армянского камня-хачкара, узбекских усыпальниц. Сила первых — в индивидуальности, неповторимости, тогда как сила вторых — в общеобразовательной школе мастерства, в анонимности, типичности.
Итак, талант каминчанина особого свойства, хотя, пожалуй, не в меньшей степени, чем талант его товарища коловертца, определен общественными условиями жизни и организации труда. Это обстоятельство должно заставить будущего исследователя рассматривать Каминск не как астероид с названием, состоящим из латинских букв и арабских цифр, но как институт Крюкова — вполне определенное поселение советских людей, расположенное на таком-то градусе северной широты и таком-то — восточной долготы. А это, в свою очередь, потребует проведения границы между совершенством изделий мастеров Древней Греции, одухотворенностью иконописных ликов феодальной Руси, с одной стороны, и тем совершенством, которое присуще лучшим мастерам Каминска-1.
42
Иногда кажется, что предок каминчанина был работящим мужиком: хлеб сеял, траву косил, тогда как презираемый толпой предок коловертца скитался по городам, голодал, писал стихи, которые никто не печатал. Иной же раз можно подумать, что предок каминчанина мелким ремеслом себе на жизнь зарабатывал, а коловертец в родовых своих поместьях жил, слуг имел, наукам и искусствам покровительствовал. Если взять более поздние времена, то нельзя обойти имя Раскольникова, ибо каждый коловертец немножко Раскольников, разве что старушку не убивает, а каждый каминчанин немножко та самая старушка, которая деньги припрятала. И как бы Раскольников-коловертец все ходит вокруг старушкиного дома и думает: «А что, однако, эта старушка? Зачем она? И много ли у нее денег?»
Но дальше этих недобрых раздумий дело не идет. Коловертец все ходит вокруг дома, а старушка сидит за крепко запертой дверью, смотрит в окно и размышляет: «Что он все ходит и высматривает? Может, за мной пришел? Или деньги ему мои понадобились?»
Один из героев Чернышевского, объясняя, почему он считает женщин недостойными уважения, говорит, что ему известны их тайные желания: большинство хотело бы стать мужчинами. Поэтому каминчан, которые называют себя учеными, коловертцы не только не любят, но и не уважают.
Всякий коловертец — это, безусловно, и камень, брошенный в гладкий источник, и колотушка ночного сторожа, и страсть, думающая только о себе. Не случайно каминчане утверждают, что коловертец притворяется, когда говорит, что его заботит общественное благо. На самом, мол, деле коловертец думает только об удовлетворении собственного любопытства за государственный счет и о собственном павлиньем хвосте. Во всех случаях, утверждает каминчанин, рогожный парусок лучше крашеных весел.
Что бы там ни говорили каминчане, вслед за безымянным автором античности коловертец будет уверять, что поразительное всегда берет верх над убедительным, тогда как каминчанин возразит ему словами того же древнегреческого автора. «Природные дарования, — скажет каминчанин, — соответствуют счастью, и мастерство, приобретенное в учении, — благоразумию. Где отсутствует одно, не остается места для другого».
Диалог между каминчанином и коловертцем мог бы длиться бесконечно, ибо каждая из сторон может запастись достаточным количеством авторитетных выдержек и высказываний в поддержку своих доводов.
Когда каминчанин в своих мечтах надеется на то, что со временем жизнь станет совсем хорошей, он забывает о существовании коловертцев, которые и через сто и через триста лет будут отравлять ему жизнь. Если каминчане — это как бы хлеб, то коловертцы — дрожжи, без которых не взойдет тесто.
Когда коловертец мечтает о стране Касталии, он не предусматривает в ней проживание зажиточных каминчан, которые будут держать свои сокровища в сундуке за закрытой дверью и не подпустят к ним коловертца до тех пор, пока тот не смирит свою гордыню. Ибо коловертец, лишенный гордыни, — это как бы не коловертец вовсе, а каминчанин без сундука с добром — не настоящий каминчанин. Тому и другому можно рассчитывать в будущем лишь на одно вряд ли выполнимое условие, а именно на ассимиляцию — слияние обоих племен.
Впрочем, пока неизвестно, будет ли в таком случае летать то, что должно летать, и летать так, как до́лжно.
43
«ААС
Бокс 12007, Н. Д.
(с английского)
Дорогой мистер Крюков:
Наша Ассоциация насчитывает более 15 000 индивидуальных членов, включая большое число преподавателей университетов, сотрудников корпораций и правительственных учреждений, связанных с научно-прикладными исследованиями. Более чем за сорок лет своего существования ежегодные заседания ААС отражали те изменения, которые претерпевали отношения между наукой и той средой, в которой она развивается, во всех возможных аспектах этих взаимодействий. Не считаете ли вы, что сегодня эта проблема выходит за узкоспециальные рамки?
Довольно часто нам приходится обсуждать случаи нарушений казавшейся еще недавно очевидной связи между ученым, разрабатывающим ту или иную прикладную проблему, и потребителем в лице фирмы или государственного заказчика. Сегодняшнее состояние общества ставит вопрос об изменении функциональных связей между ними с целью обеспечения более стремительного прогресса. Хотя промышленность обеспечивает нас всем необходимым и дает жизненные блага, нельзя не удивляться, как мало одаренных выпускников университетов видят свое призвание в том, чтобы работать в промышленности. Оторванность университетских ученых от промышленности представляется нам пропастью более глубокой, нежели пропасть, которая, как полагают некоторые, разделяет науку и искусство.
